<...>...В это время большой паром начал причаливать к берегу. Стоявшая на нем толпа людей еще издали махала руками. Это были казаки в оборванных свитках. Безпорядочный наряд (у многих ничего не было, кроме рубашки и коротенькой трубки в зубах) показывал, что они или избегнули какой-нибудь беды, или же до того загулялись, что прогуляли все, что ни было на теле. Из среды их отделился и стал впереди приземистый, плечистый казак лет пятидесяти. Он кричал и махал рукою сильнее всех; но за стуком и криком рабочих не было слышно его слов.
— А с чем приехали? — спросил кошевой, когда паром приворотил к берегу. Все рабочие, остановив свои работы и подняв топоры и долота, смотрели в ожидании.
— С бедою! — кричал с парома приземистый казак.
— С какою? — Позвольте, панове запорожцы, речь держать!
— Говори!
— Или хотите, может быть, собрать раду?
— Говори, мы все тут. Народ весь стеснился в одну кучу. — А вы разве ничего не слыхали о том, что делается в гетманщине? — А что? — спросил один из куренных атаманов.
— Э! что? Видно, вам татарин заткнул клейтухом уши, что вы ничего не слыхали.
— Говори же, что там делается?
— А то делается, что и родились и крестились, еще не видали такого.
— Да говори нам, что делается, собачий сын! — закричал один из толпы, как видно, потеряв терпение.
— Такая пора теперь завелась, что уж церкви святые теперь не наши.
— Как не наши?
— Теперь у жидов они на аренде. Если жиду вперед не заплатишь, то и обедни нельзя править.
— Что ты толкуешь?
— И если рассобачий жид не положит значка нечистою своею рукою на святой пасхе, то и святить пасхи нельзя.
— Врет он, паны-браты, не может быть того, чтобы нечистый жид клал значок на святой пасхе.
( Читать далее... )