![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png)
![[community profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/community.png)
Реакция Сталина на военные преступления красноармейцев
После прорыва Красной Армии в Югославию и освобождения Белграда осенью 1944 года произошло много серьезных — одиночных и групповых — выпадов красноармейцев против югославских граждан и военнослужащих, что это для новой власти и
Коммунистической партии Югославии переросло в политическую проблему.
Естественно, что они были поражены происходившим больше, чем рядовые граждане, которые по опыту предков ожидают грабежа и насилий от любой армии.
Высшие штабы Красной Армии были глухи к жалобам и протестам, и создавалось впечатление, что они намеренно смотрят сквозь пальцы на насилия и насильников.
Как только Тито вернулся из Румынии в Белград, — одновременно он побывал в Москве и встречался со Сталиным, — надо было решить и этот вопрос.
На совещании у генерала Корнеева Тито изложил Корнееву проблему в весьма смягченной и вежливой форме, и поэтому нас очень удивил его грубый и оскорбительный отказ. Мы советского генерала пригласили как товарища и коммуниста, а он выкрикивал:
— От имени советского правительства я протестую против подобной клеветы на Красную Армию, которая...
Напрасны были все наши попытки его убедить — перед нами внезапно оказался разъяренный представитель великой силы и армии, которая «освобождает».
Югославские власти собрали данные о беззакониях красноармейцев: согласно заявлениям граждан, произошел 121 случай изнасилования, из которых 111 — изнасилование с последующим убийством, и 1204 случая ограбления с нанесением повреждений — цифры не такие уж малые, если принять во внимание, что Красная Армия вошла только в северовосточную часть Югославии. Эти цифры показывают, что югославское руководство обязано было реагировать на
эти инциденты как на политическую проблему, тем более серьезную, что она сделалась также предметом внутрипартийной борьбы. Коммунисты эту проблему ощутили и как моральную: неужели это и есть та идеальная Красная
Армия, которую мы ждали с таким нетерпением?
Встреча с Корнеевым окончилась безрезультатно.
Зимой 1944/45 года в Москву направилась расширенная правительственная делегация.
Делегацию в целом и отдельных ее членов беспрерывно упрекали за положение в Югославии и за позиции отдельных югославских руководителей. Советские представители обыкновенно исходили из точных фактов, а затем их раздували и обобщали.
Окончательный моральный удар этой делегации нанес, несомненно, Сталин. Он пригласил всю делегацию в Кремль и устроил ей обычный пир и представление, какое можно встретить только в шекспировских драмах. Он критиковал югославскую армию и метод управления ею. Он с возбуждением говорил о страданиях Красной Армии
и ужасах, которые ей пришлось пережить, пройдя с боями тысячи километров по опустошенной земле. Он лил слезы, восклицая:
«И эту армию оскорбил не кто иной, как Джилас!
Джилас, от которого я этого меньше всего ожидал! Которого я так тепло принял! Армию, которая не жалела для
вас своей крови! Знает ли Джилас, писатель, что такое человеческие страдания и человеческое сердце? Разве он
не может понять бойца, прошедшего тысячи километров сквозь кровь, и огонь, и смерть, если тот пошалит с женщиной или заберет какой-нибудь пустяк?»
Он каждую минуту провозглашал тосты, льстил одним, шутил с другими, подтрунивал над третьими и опять лил слезы над лишениями Красной Армии и над неблагодарностью югославов. Он мало или вовсе ничего не говорил о партиях, о
коммунизме, о марксизме, но очень много о славянах, о народах, о связях русских с южными славянами и снова —
о геройстве, страданиях и самопожертвовании Красной Армии.
Сегодня действительно трудно установить, где в этом сталинском представлении была игра, а где искреннее огорчение. Мне лично кажется, что у Сталина и невозможно было отделить одно от другого — у него даже само притворство было настолько спонтанным, что казалось, будто он убежден в искренности и правдивости своих слов.
Итак, делегация возвратилась совсем оглушенной и подавленной.
Милован Джилас. "Лицо тоталитаризма"
Итак, военные преступления были и Сталин об этом знал, но судя по его реакции, ему было похрен на это.